ИЗ ЗАПИСОК ГРИБНИКА
Наука и жизнь, 1989, №11
Где-то далеко позади ласковое лето, уже отцветает осень и первые метели обеляют российскую землю. Настаёт пора зимних походов за... грибами. Безусловно, такое предложение удивит многих из нас, но только не страстного приверженца «тихой охоты» литератора Вениамина Анциферова, живущего в подмосковном академгородке Пущино.
Часть его записок, сделанных прошлой зимой, мы и предлагаем вашему вниманию.
Началась эта история в вестибюле одного из наших пущинских институтов, где я однажды под вечер ожидал своего приятеля. Тут же, покойно расположившись за своим столом, почтенная тётушка-вахтёрша мирно беседовала со своей не менее солидной подругой. Приятель что-то задерживался, и я едва не задремал, сидя на диване, как вдруг донеслась до меня фраза вахтёрши.
— Знаешь, вчера по пути с дачи я насобирала в лесу грибов.
На меня такая информация и в сезон действует как удар током, а тут за окном разгуливалась ноябрьская поземка.
— Грибов? - невольно вырвалось у меня.
- Ну да,- повернулась ко мне тётушка.- Они так замёрзли - пришлось отпиливать их ножовкой.
- Ножовкой?!
- Ну да, несла с дачи инструменты, вот и пригодились.
- Интересно, что же это за грибы?
- Самые настоящие,- простодушно сказала тётушка.- Крупные такие, мясистые. Забыла, как они называются. Be... ве... Их, я вычитала, на чурбаках разводит.
- Вёшенки?
- Ну да, они самые.
- А как, позвольте узнать, вы их увидели? Снега же полно!
- А они ушами торчали на толстенной такой валежине,- охотно уточнила вахтёрша.
- И много... напилили?
- Две трёхлитровые банки наварила. Ну да - две. Закрыла и поставила в холодильник. На Новый год зажарим.
- Вам крупно повезло,- сказал я и, наверное, не сумел скрыть зависть, потому что тётушка с усмешкой посоветовала:
- А вы сами сходите в лес, поищите хорошенько - авось тоже повезёт...
Вёшенка обыкновенная.
А, собственно, почему фантазией? Не давил ли здесь психологический стереотип: грибы собирают только в тёплое время года? И мне, если на то пошло, негоже было так поражаться. Вплоть до октября, когда ледок по утрам пеленает лужи, я иногда навещаю молоденький сосняк возле автомоста через Оку и выискиваю самые поздние грибы - зеленушки, синюшки, то бишь землистые рядовки, а также «лапшу» - тонконогие бурые созданьица, называемые в книгах гигрофорами. Ну, а когда недобираю до жарева, сую в корзинку дымчато-сиреневые шляпки булавоногих говорушек. Их сбор не представляет проблемы - они обычно россыпями разбегаются по мшистым буграм.
Правда, мои кулинарные контролеры - жена с дочерью - упорно отвергали говорушки, считая их поганками, и, как выяснилось позднее, тайком от меня выбрасывали - до тех пор, пока я не вернулся из леса с одним сиренево-дымчатым «уловом», который и попросил зажарить на ужин. Дочь с подозрением взглянула на корзинку: «А ты уверен, что мы не отравимся? Я не хочу оставлять сиротами твоих внуков». «Хорошо, я первым попробую».
За ужином мои женщины осторожненько ткнули вилками в аппетитно пахнущую сковородку. «А ничего»,- первой сказала дочь. «Вполне», - резюмировала жена. Мы и не заметили, как сковорода опустела. А утром я спросил у дочери: «Как детишки - не осиротеют?» Она только засмеялась...
Недоверие к говорушкам исчезло так же, как и - несколько раньше - к зеленушкам и синюшкам. Их я тоже ел первым. А когда по совету старушки, встреченной в сосняке, мы из этих осенних последышей приготовили грибной плов, сомнения в их полноценности отпали насовсем: плов получился - за уши не оттянешь.
К сожалению, до сих пор многие россияне считают грибами только белые, подосиновики, подберёзовики, рыжики, грузди, ну ещё осенние опята, а все остальное, включая шампиньоны,- поганками. И убеждение это можно поколебать разве что личным, как говорится, примером.
Отправляясь по первоснежью в тот сосняк недели за две до разговора с вахтёршей, разумеется, я не помышлял о грибной удаче. Но всё же по привычке сунул в карман складной нож и полиэтиленовый мешочек. И не напрасно: попались и зеленушки, и говорушки. В итоге набрал на скромненькую жарёшку.
Тогда я был уверен, что мне выпала последняя грибная утеха в уже ушедшем сезоне. Но вот тётушка в институтском вестибюле неожиданно дала новую надежду. Неужели и зимой, тем более такой ранней, возможно грибное везение? Ведь на просёлках уже пролегли первые лыжные борозды.
Ясное дело, любопытство взяло верх над сомнениями, и в один далеко не солнечный день я очутился на тропе, ведущей к заказнику «Три ручья». Вышагивая по вязкому снегу, я присматривался к запорошенным пням и валежинам, каких было много в низине. На многих стволах, некогда порушенных ветром или молнией, торчали знакомые отростки. Но, увы: то были не желанные «уши», а окаменелые трутовики-губки. Надежда хотя бы на самую скромную находку заметно слабела.. Видимо, думалось, чудеса оттого и остаются чудесами, что очень редки.
Петлял я часа два, изрядно устал... А когда очутился перед знакомой мне коренастой берёзовой гнилухой, где ещё летом высмотрел семейку чешуйчаток, то решил про себя: если и тут ничего не обнаружу, поверну назад. Подойдя вплотную, осмотрелся, потом глянул вверх и... Над головой, удаляясь к обломанной вершине, в разных местах торчали «уши» с чёткими пластинчатыми изгибами. Значит, правду рассказывала тётушка-вахтёрша и, стало быть, не перевелись на свете чудеса!
Вёшенки были такие мёрзлые, что не помог перочинный нож. Пришлось силой сдирать их со ствола и лишь потом очищать от остатков коры. Это были весьма увесистые «уши» с тёмными ободами по краям - отметинами зимы. Но не беда, в тепле грибы отойдут, а вкус, если верить тётушке, ничуть не пострадает.
Разохотившись, я полез в овражью чащобу, шедшую вдоль говорливого ручья, кое-где подчёркнутого ледяной коркой. Преодолевал завал за завалом, приглядываясь к гнилостою. Короткий день угасал, затухали и мои надежды, но наконец на склонённом через ручей сухостойном стволе я снова узрел знакомые сростки с чёткими линиями пластинок.
Восторгу не было предела. Я тут же составил план личного и непременного участия в решении продовольственной программы. Надо только купить охотничьи лыжи, не вязнущие в снежной целине, и тогда занимайся грибными поисками хоть всю зиму. Сообщала же наша печать, что как-то резкое потепление в декабре спровоцировало пришествие зеленушек с рядовками в Белоруссии, Псковской, Тверской и других областях. А многие москвичи, наверное, помнят случай, когда после неожиданных ливней в январе по столичным скверам высыпали зимние опята. Или. по свидетельству газеты «Труд», недавно жители посёлка Демянск на Новгородчине собрали урожай осенних опят в... марте. Грибы дружно оккупировали берёзовые пеньки. По-видимому, как полагают учёные-биологи, в почве создались условия, близкие к осенним: было много влаги и достаточно тепла.
В общем, круглогодичный сбор российских грибов с естественных, что называется, плантаций - не такая уж фантазия.
Не знаю, как долго разгуливалось бы мое воображение, не приземли его чисто практическая надобность: «уши» торчали очень высоко, и рук до них не хватало. Я походил у ствола, как лиса возле известного кувшина, затем в орешнике отыскал длинный дрын и с большим трудом сбил мёрзлые сростки. В моем мешочке оказался «улов», достаточный не просто «на запах», как после берёзовой гнилухи, а и на солидное жарево, если намять его пополам с картошкой.
По пути к дому я, разумеется, навестил наш городской базарчик, чтобы похвастаться перед старушками, торговавшими маринованными грибами. Но успеха не имел: мои вёшенки были дружно признаны поганками. И лишь бабушка Дуся сказала деловито:
- Мы с дедом, когда у нас ноги были покрепче, эти вёшенки собирали по оврагам до Нового года.
- По каким таким оврагам?
- Спустись ты к Оке и пошастай в зарослях ивняка...
Дома я засел за грибные справочники и отыскал всё, что говорилось о вёшенках:
«Шляпка 3-30 см, раковино-ухо-языковидная, широковоронковидная, гладкая, голая, тёмноокрашенная, серая, серо-бурая, часто с более или менее сизоватым оттенком... Мякоть белая,
вначале мягкая, затем жёстковатая, особенно в ножке, без особого запаха и вкуса. Пластинки низбегающие, частые...». Ещё: « Произрастает на стволах бука, тополей, осин, ив, реже на других лиственных и хвойных деревьях, образуя сростки».
Всё это понятно. Но почему справочники утверждают, что одни вёшенки растут с мая, а другие - с августа? Оказывается, бывают они обыкновенные и осенние. Первые, я полагаю, и дали грибу такое по-русски певучее имя - ве-шен-ка, то есть растущая весной. А вторым, видимо, для удобства, но не заботясь о смысле, приписали - осенняя. Получилась несуразица - весенняя-осенняя. Впрочем, некоторые толкуют так: грибы к стволам как бы подвешены, отсюда и название.
Ну, а домашним я с удовольствием прочёл вслух: «Вёшенка вкусна и жареная, и маринованная, и солёная, и вообще пригодна для всех видов кулинарной обработки».
Нетерпение проверить предсказание бабушки Дуси было у меня столь велико, что уже на следующее утро, проводив внука в детсад, я спустился в низину с густыми сплетениями прибрежных ив. Осторожно раздвигая ветки, побрел по заснеженному бурелому. Не попадалось ничего такого, что могло бы напоминать грибы. Только вот на тонком сухостое обнаружились какие-то рахитичные сростки коричневатого оттенка. Нечто вроде увядших листочков. Потрогал рукой, убеждаясь в податливости странных созданьиц, осторожно срезал. Ничего похожего на «уши» лесных вёшенок - и цвет не тот, и форма. Только вот пластинки... Резкие, уверенные, они волнисто пролегали от корневых присосков по всей нижней части шляпок. Сомнения не исчезали, но всё-таки я достал из кармана мешочек: если и ошибусь, то все равно интересно потом узнать у сведущих людей, как называются эти упрямые проростки, которым и зима нипочем.
Лазил я по ивняку до сумерек. А когда вышел на тропу, ведущую к дому, ощутил в руке вес на добрую сковородку, если, конечно, это было то, что я искал. Но бабушка Дуся развеяла мои сомнения:
- Во, во, они самые. Зажарь с луком - сразу распробуешь.
Признаться, сам я не особый любитель грибных блюд, но в этот раз отведал ивовых вёшенок с большим удовольствием. Вероятно, в зимних грибах особый смак. И что ещё удивительно, мои домашние сами вызвались быть «подопытными кроликами» вместе со мной. Жена, убирая со стола пустую сковороду, авторитетно заключила:
- По вкусу как осенние опята.
В приокскую низину я наведался ещё раз, но затем обильный снегопад упрятал заветные «листочки». Зима, правда, была необычайно тёплая, и я ждал, что оттепели обнажат мои ивовые пеньки и гнилушки, но дождался только в феврале.
Спустился в знакомые уже заросли, и точно - на сухостое увидел россыпь коричневых кнопок. Подобрался к стволу, разглядывая грибные побеги, дотронулся до них, как бы убеждаясь в реальности того, что видел. Более крупные грибочки были не упругими, как обычно, а вязкими, кисельными, они расползались под лёгким нажимом. Сообразил: не получая живительных соков, они отмерли, и брать их смысла нет. Мелкие же «пуговки» не поддавались нажиму, выскальзывали, словно демонстрируя свою ядрёность. Их-то, судя по всему, и спровоцировал зимний дождь на вырост.
Домой я вернулся с куда более скромной добычей, чем в декабре, но женщины во дворе, увидев её, заойкали, заахали, и только жена притворно сморщилась:
- Началось... Не успела толком передохнуть, как снова открывай грибоварню на кухне.
Но всё же я знал отныне, что впредь до глубокой зимы не останусь без свежих грибов. В моем распоряжении на многие километры берега Оки - хоть левый, хоть правый.
Вениамин АНЦИФЕРОВ.